разумно. Он выталкивает нас из бинарной оппозиции «провал / пока не провал» к пониманию глобального потепления как «проблемы, которая обостряется, чем дольше мы производим парниковые газы, и может быть решена, если мы сознательно перестанем это делать», по словам Дэвида Уоллеса-Уэллса. По его мнению, это означает, что, «насколько теплее ни стала бы планета и как бы сильно изменения в климате ни трансформировали ее и наш образ жизни на ней, всегда есть вероятность, что в следующем десятилетии будет больше потепления и больше страданий или меньше потепления и меньше страданий. Их степень зависит от нас самих – и всегда будет зависеть от нас». Да, с этими фактами сложно смириться. Но знание того, что хоть что-нибудь до сих пор «зависит от нас самих – и всегда будет зависеть», делает чуть свободнее обстоятельства, в которых большинство из нас задыхается.
Если уж на то пошло (и поверьте мне, я-то знаю, что в гендерном эссенциализме не всегда есть смысл), мне кажется интересным, что многие женщины, пишущие о климате, особенно небелые женщины, редко предаются мыслям о «конце игры» и не ощущают связи с «думерами» (Хеглар называет их «де-нигилистами»), даже когда их опасение перед лицом проблемы – а иногда и опыт ее проживания – такое же (если не более) мрачное[127]. Это понятно, ведь страх перед тем, что апокалипсис изменит или уничтожит комфортный, безопасный, в идеале наследуемый образ жизни, недвусмысленно указывает на определенный классовый, расовый или национальный статус – тот, для которого цивилизационный коллапс был лишь непривычной или умозрительной угрозой, но никак не тем, что уже произошло. «Если теория антропоцена и свидетельствует о внезапной озабоченности экологическим ущербом, причиненным белым либеральным сообществам, то это происходит на фоне историй, в которых этот ущерб был сознательно экспортирован в черные и смуглые сообщества под эгидой цивилизации, прогресса, модернизации и капитализма, – пишет Кэтрин Юсофф в „Миллиарде черных антропоценов – или ни одном“. – Пускай антропоцен и предлагает дистопическое будущее, оплакивающее конец света, империализм и существующие (поселенческие) формы колониализма уничтожали миры на протяжении всего их существования». После столетий подобного экспорта ждать советов о том, как нужно скорбеть и выживать, от тех, чье прошлое и настоящее были разрушены и до сих пор разрушаются империализмом, колониализмом, экологической деградацией и рабством, кажется нелепым[128]. Именно поэтому нужно не искать советов per se, а пропустить вперед тех, кто больше знает о жизни после «конца игры».
МУЗЕЙ ПУТЕШЕСТВИЙ – КОНЕЦ ИГРЫ – ДВОРЕЦ СОВРЕМЕННЫХ СВОБОД – НАШИ ДЕТИ И ДЕТИ НАШИХ ДЕТЕЙ – ЧТО БУДУЩЕЕ СДЕЛАЛО РАДИ МЕНЯ? – И СНОВА УРОДЛИВЫЕ ЧУВСТВА – ПОЛИТИКА И ТЕРАПИЯ – ЕЗДА В СЛЕПЫХ ЗОНАХ
Страшная ирония того, что мы так долго не хотели прислушиваться к предупреждениям климатологов, заключается, по словам Маккиббена, в том, что когда-то – и не так давно – было время, когда изменение курса могло быть относительно безболезненным и потребовало бы гораздо меньшего количества жертв, разрушений и «несвободы», чем сейчас. На бешеной скорости мы пронеслись мимо этой точки и сжали количество времени, которым располагаем для решения проблемы, до нескольких лет, тем самым заранее позаботившись о том, чтобы необходимое вмешательство принесло гораздо больше разрушений и мало чем помогло решению проблемы. Именно поэтому мы не сумели обойтись без потерь и страданий, которых можно было бы избежать, начни мы действовать раньше. (Как заметил Маккиббен, реакция на COVID-19 со стороны нашего государства следовала схожему сценарию[129].)
По мере того как решить проблему становится всё сложнее, всё соблазнительнее ее попросту игнорировать. Если игнорировать ее достаточно долго, в конечном итоге она станет неразрешимой. На первый взгляд, возможность сдаться приносит некоторое облегчение, поскольку хотя бы на мгновение освобождает нас от агонии обреченных попыток. Но такое облегчение не может длиться вечно, ведь нерешенная проблема создает новые трудности и приносит страдания. А страдания такого рода редко воспринимаются как свобода.
В 2011 году Наоми Кляйн посетила Шестую международную конференцию института Хартленда об изменении климата – «главное собрание тех, кто упорно отрицает научный консенсус о том, что человеческая деятельность нагревает планету» – и рассказала о дискурсе свободы, который там обнаружила. По словам Кляйн, хартлендцы глубоко верят – или, по крайней мере, претендуют на веру – в то, что изменение климата – это «заговор по хищению американской свободы». Как рассказал толпе старший научный сотрудник: «Вы, как и многие, можете верить в то, что дело в климате – но это убеждение не разумно. [Дело в том, что] ни одно свободное общество не согласиться на то, чего требуют пропагандисты [идеи глобального потепления]». Согласно этой логике, даже если глобальное потепление – это не коварная «коллективистская» или китайская мистификация (как считают многие хартлендцы), его всё равно нужно игнорировать, поскольку по-настоящему «свободное общество» предпочтет суицидальный сценарий и не примет «убивающие свободу» модификации добычи или потребления ископаемого топлива, необходимые для решения проблемы. (Неудивительно, что в Хартленде, по свидетельству Кляйн, в изобилии представлена риторика «свобода или смерть», зачастую пропущенная сквозь призму привязанности к бытовой технике. «Мой термостат вы получите только из моих мертвых ледяных рук», – продекламировал один из участников. COVID-19 выявил схожие настроения – и не только среди маргиналов: как заявил представитель Индианы в Конгрессе Трей Холлинсворт в интервью радиожурналисту в апреле 2020-го: «Это весьма в духе американского правительства – выбирая между потерей американского образа жизни и потерей жизней американцев, мы всегда должны выбирать последнюю». Если бы только эта потеря – жизней, природных видов, пригодных для жизни регионов – ограничивалась теми, кто на нее подписался, но, к сожалению, у нашей взаимозависимости нет границ.)
Можно поспорить, что философский дискурс свободы на подобных мероприятиях – вроде «Недели свободы слова», назначенной, а затем отмененной правыми активистами в Калифорнийском университете в Беркли в 2017-м, – подчеркнуто несерьезен, это попытка предоставить интеллектуальное и псевдонаучное укрытие руководителям из нефтяной и газовой промышленностей, пока они копят одно состояние за другим (неудивительно, что нефтяная индустрия финансирует работу многих «климатических реалистов» из Хартленда). Можно даже доказать, что Хартленд – это троллинг внутри троллинга, а климатическое отрицание с правого фронта – тоже своего рода мистификация: Exxon и другие нефтяные гиганты десятилетиями были осведомлены о науке глобального потепления – и верили ей – с той лишь разницей, что приняли стратегическое решение навязать климатическое отрицание другим, чтобы выиграть больше времени на бурение и торговлю, решение, которое Маккиббен называет «обманом, несущим за собой самые серьезные последствия за всю историю
